1.

По бескрайним русским просторам шел человек. Серая холщевая рубаха, котомка за плечами, гусли на поясе. Голубое небо в глазах. Все бы хорошо, да только сильно прихрамывал этот человек. Поэтому и держался правой рукой своей за высокий посох.

- Куда ты идешь, старче? – вдруг спросил его чей-то Голос.

- Иду в стольный град, - ответил он.

- А что ты там оставил в нем?

- Совесть.

- А нужна ли она тебе, не проще ли без нее жить?

- Может и проще тому, кто людей ненавидит.

- А  за что их любить? Одно зло ведь от них по земле идет.

- Так и добро от них тоже. Зло злом плодится, а добром оно побеждается. Да и как их не любить, коли в каждом человечке свет великий заложен? Помочь разглядеть им этот свет друг в дружке, в просторах наших великих - вот за тем я и иду. Я ведь тоже свет для них.

- А если они тебя как тьму примут, обидишься, не пойдешь к ним?

- Пойду. Ведь сами люди не виноваты, что они тьму творят. А как же они творить свет будут, если не знают о нем? Сперва им надо показать свет, а тьма ведь не вечна, не устоит она.

- А если устоит, и долго стоять будет? Так долго, что люди позабудут про свет, что же, неужели они обратятся к свету?

- Обратятся. Они всегда обращаются к нему. Иначе и быть не может. А то, что тьма придет великая, так тому должно быть, чтоб и свет великий после смог открыться. А он придет.

- Наивны твои речи, старче. Как младенец мыслишь. Вон, смерть твоя впереди мчится. Не дойдешь ты до света своего….

Смолк голос.

Вскоре поравнялись со стариком трое всадников. Не русского вида были их лица. Ужасный смрад исходил от них. Они перегородили ему дорогу.

- Ну что, старик, боишься? – коверкая слова, произнес один из них. Молчал старик.

- Видишь это? - показал другой на конец своей острой сабли, - Взмахну, и не будет твоей головы.

Всадники засмеялись.

- Моя голова ничего не стоит, - промолвил старик, - но и ваши против моей одной ничего стоить не будут. Моей головы здесь не будет, но я обрету другую, а вы свои завтра потеряете и никогда не обретете.

Нахмурились всадники. Не нравились им такие дерзкие речи.

- А почем ты старик знаешь, что завтра наших голов не будет? – спросил один из них.

- Так все мы на земле одной веревочкой повязаны. За один конец дернешь, другой отзовется. Только есть одни узелки с секретами, а другие пустые. Пустых много, от них и веревочка длинная, но не станет потаенных, то и нить вся разорвется.

Ничего не ответили всадники, только покрутились на конях вокруг старика и, отъезжая, один крикнул вслед:

- Ну что ж, живи, потаенный узелок. Может, и мы еще поживем на земле.

Крикнул, и ускакали вдаль.

И пошел старик дальше. Смерть опять пронеслась мимо него….

2.

На жгучем морозе стоял босой человек в грязной рубахе и кричал проходящим мимо людям, которые быстрее спешили  скрыться в свои избы от мороза, а еще от резких слов этого чудака:

- Ну что бежите, как крысы, по норам своим? Отошли от Бога, вот и Он отойдет от вас. Думаете, стены спасут вас от гнева Его? И не думайте! Гореть! Всем гореть в огне! Кто свои огни погасил, того чужие огни сожгут. Ходит Ангел Божий по вашим дворам, стучится, а вы на запоры позакрывалися. Помет на улицах конский, гноится рана. Фу, как гноится! Вот вам за все ваше, вот вас!

На этих словах стал человек топтать снег, плюя в него мутной слюной. Некоторые бабы, увидев его, крестились, начинали причитать. Другие, плюнув в его сторону, бежали прочь. Мимо шла маленькая девочка с матерью. Человек подскочил к ним, нагнулся к девочке и поклонился. Удивилась мать, спросила его, что он кланяется ей.

А тот еще раз поклонился и ответил:

- Матушка наша идет! Заступница Божья!

Еще больше удивилась мать. А тот ей и говорит:

- Ты, молодуха, спасай дитя, беги из этого города. Крови скоро будет здесь много. Всех порубают. Ничего от города не останется.

- Так кто ж сюда зимой-то придет?

- Придут антихристы, уже идут.
Тут он припал к снегу ухом. И, указывая на землю, говорил:

- Тысячи идут. Недалеко уже им идти осталось. Беги отсюда, спасай дитя. Великое чрез нее Господом предначертано быть. Хоть и не скоро сотворится оное.

Задумалась мать. Вечером собрала пожитки, а с утра запрягла коня и на телеге поехала прочь от города. Закутала ребенка посильнее в козий платок, да под пожитки положила. Чтоб не так мороз доставал.

И человек этот на следующий день куда-то ушел. Никто не видел куда. А город большой и богатый остался на месте, как и вчера. Только никто не знал своего завтра. Так Рязань встретила свой 1237 год….

3.

К нему почти каждый день шли люди. Шли со своими заботами, болью, надеждой. А он уже 10 лет сидел в маленьком пещерном склепе в лесу. Люди приносили ему кто хлеб, кто воду, кто яйца. Клали около крохотного отверстия и просили помолиться за то или это. Затворник молча выслушивал. Клал свою худую костлявую руку на голову просящего и, перекрестив крестным знамением, отпускал с миром. Часто тот возвращался, но уже с благодарением. Затворник так же молча выслушивал, не показывая ни одним движением лица радость, клал свою руку на голову приходящего и отпускал его. Ничего особенного не творил затворник, но люди постоянно шли к нему, а иногда из далеких мест. Никто не помнил, как он оказался в здешних местах, кто он и почему живет в уединении. Но никто никогда его не обижал, а говорили о нем всегда, понизив голос, и с неким уважением. Ближайшее село сильно разрослось благодаря славе о затворнике. Некоторые, придя к нему и обретя помощь, селились потом рядом. Приходили и монахи, прося затворника стать их настоятелем. Но тот молчал, ничего не отвечал. И они уходили обратно. Правда, несколько из них поблизости от затворника стали сооружать небольшой скит. Но у них ничего не выходило. То сгорало все дотла, то сами монахи уходили. Так и жил затворник один.  Как мог он жить в этой холодной тесной пещерке столько лет, не выходя наружу, никто не знал. Затворник давно стал для них святым. Ни холод, ни дождь, ни мороз, ни жара – ничто не брало затворника. Что интересное стали замечать люди, так то, что и всякая лихая беда стала обходить эти места. Рядом могло быть разорение или мор, а здесь – тишина и спокойствие. Вот и тянулись люди от всего лихого к этому огоньку. А огонь незримо горел и согревал своим светом большое зримое.

Как-то приехал Великий Князь с богатой свитой. Хотел для затворника построить терем. Но тот, молча помолясь и благословив Князя, отпустил его, только вот что-то шепнул ему на ухо. Призадумался Князь, опечалился, да так и уехал в этой печали.

Мало кому говорил затворник, а вот Князю сказал.

Сколько еще времени прожил затворник в своей пещерке, неизвестно.

Только однажды, пришли к нему люди, а его нет. Пелены какие-то полуистлевшие лежат, а тела нет. Ну прямо на небо вознесся. А может, и вправду так сталось.

По всякому ведь Божьи люди уходят с земли…..

4.

При дворе у царя было всегда шумно. А тут надвигалась встреча царя с братом. Столы ломились от снеди. Скоморохи плясали и гудели в свои дудки. И сам царь не раз пускался в пляс с хмельным кубком. Тут к нему подскочил один из шутов и, упав на спину перед царем, завопил:

- Ой, рожаю, ой, разрожусь сейчас!

- Это чем ты, смерд, разродишься? – пританцовывая, спросил царь.

- Так кабаном, батюшка, черным кабаном!

- Вот дурак, кабана родишь, - смеясь, сказал царь.

- Так я то хоть кабаном разрожусь, а ты, царь-батюшка -  волком. Откормишь ты волка, сородича своего, наденешь на него кафтан бархатный, а тот возьмет и захочет сам царем стать, и влезет во двор твой овечий. Смотришь, а к утру одни косточки белеют. Захочешь псарей своих собрать, а их уже и нету. Псари-то твои к волку в услужники подались. Вот и остался ты один. А псари волку служат. А волка ты сам и породил.

Грозно сверкнул царь глазами на шута. Пнул его ногой. Тот покатился по полу, катится и причитает.

- Сегодня ты меня пнул, а завтра, глядишь, и тебя пнут, коли волков будешь холить.

Протрезвил мигом царь, грозно взглянул он на стол. А там сидят его советники, брат его родный с ними, сидят, перешептываются. Понял царь слова шута, все понял сразу. А шут дальше поскакал петь и плясать. Хотел на следующий день царь шута найти, да сказали ему, что умер шут ночью. Задавило его бревном. А как задавило, никто и не знает. Молодой был парнишка, способный такой. Сами скоморохи из артели своей горевали по нему. Вот такова цена оказалась быть на царевом пиру….

5.

В ее окне допоздна горела лучина. Она была трудолюбива и рукодельница, какой и на свете не сыскать. Все бы хорошо, да обделил ее Господь земным счастьем. Родилась она у родителей своих, да только ножки были совсем слабенькими. А с годами и вовсе ходить перестали. Вот и переносили ее на руках, или в лукошке большом сплетенном. Пока живы были родители, то и она жила хорошо. А когда призвал их Господь, то осталась она одна, как жить, и не знает. Вот стала шить, вышивать, пряжу прясти. А потом в такие рукодельницы вывелась, что и не рассказать. Вот люди ей за ее труд и помогали. А потом стали замечать, что и речи-то у нее необычные. Не бабьи, а как у монаха ученого.  Да и молитвы ее какой-то силой необычной обладали. Уже к ней не только за рукодельем народ ходил, но и слова услышать. А она не скупилась. Не надо было ее уговаривать. Характера она была тихого, от судьбы своей не легкой – смиренного, доброго. Так и жили они вместе – она для людей, и люди для нее.

Дом ее стоял на краю села, ближе к дороге. Раз пробрались к ней люди лихие, разбойники. Сказал видно кто-то, что сидит в доме бабка беспомощная, а сундуки у нее от богатств так и ломятся. Вошли они в дом, глядь, да это и не бабка вовсе, а девица сидит, но как-то странно, в корзине большой плетенной.

- Эй, дуреха, не знаешь, а где у старухи деньги припрятаны? Скажи по-хорошему. А то тронем тебя, ничего от тебя и не останется.

- Так нету денег никаких. Все, что есть - перед вами. Берите, люди добрые, мне не жалко,- отвечала она.

- Это мы то - люди добрые? – удивленно протянул один из них. – Так мы добро-то наоборот, от людей забираем, а не даем. Ты видно рехнулась совсем, тетенька.

- Не ругайся на меня. Но коли вам добро нужно, так вы знаете цену ему.

- Уж мы-то знаем! Кому, как не нам, знать ему цену, - усмехнулся другой, рыжий.

- Так вот я говорю вам, что вы люди добрые.

- Ну, хватит нам зубы-то заговаривать. Скажешь, где добро у старухи хранится или…., - и он занес кулак над ней.

- Так оно ж вокруг тебя! Разуй глаза твои. Видишь?

- Не вижу ничего!

- Ну, раз не видишь, так и не увидишь.

Как сказала она слова эти, так мигом все они, сколько их было, и ослепли. Стали по углам тыкаться. Лучину опрокинули, друг на друга напоролись. Дверь так и не нашли. Поутру пришла к ней одна женщина, которая помогала ей, глядь, а в доме ее трое мужиков, как слепые по избе топчутся. Испугалась она, закричала, прибежали люди. Смотрят, сидит их отрадушка в уголочке, а эти по избе ходят, воем голосят и ничего не видят.

- Что ж тут случилось, милая? – спросили ее.

- Так за добром люди пришли, а добра-то не разглядели, вот и ищут до сих пор.

Поняли тут люди, что произошло чудо Божье. Наказал Бог людей лихих за то, что они убогую обидеть захотели. Вывели слепых разбойников из села и пустили на все четыре стороны – добро искать, доколе они разглядеть его не смогут….

6.

В монастыре все было чинно, покуда не объявился невесть откуда чудак-человек. Говорят, раньше он был высокого звания. В столице дом имел. Но потом вдруг что-то случилось с ним. Только оставил он дом и имущество свое родственникам. А сам ушел от мира вовсе. И теперь вот в их монастыре объявился. Настоятель его побаивался. Все-таки раньше близко был он ко двору и царю самому. Что ни говори, но шутить с таковым не стоило. А чудачество его заключалось в том, что делал он все не вовремя и не по чину. То к молитве не приходил, то наоборот молился, когда все уходили. То к иконе мог спиной встать, то не побаивался и самому настоятелю нелестное сказать. Монахи его пугались, а настоятель сторонился.

Приезжали к нему и гости именитые со столицы. Побудут, бывало, час-другой, а потом в раздумье большом уходят. А женщины даже в слезах убегали. Настоятелю было приятно, что такие люди посещают его скромную обитель, все же слава. Да дары вдруг стали поступать на их монастырь, деньги, реликвии. Все же, как ни говори, а польза хоть такая, да была от нового обитателя.

Раз решил настоятель сам посетить его в келье. Пришел к нему, видит, сидит тот и вышивает что-то на пяльцах. Удивился настоятель, в первый раз видел, чтоб монах на пяльцах вышивал.

- А что это ты вышиваешь, батюшка? – заискивающе улыбаясь, спросил он у него.

- Так судьбы людские, родимый, судьбы. Вон, узелок синий видишь, - сказал он, подставляя пяльца настоятелю. Тот присмотрелся и увидел маленький узелочек.

 - Вижу, - ответил он.

- Так вот так и все наши жизни. Одни узелки запутывают, а другие их распутывают. Вроде, полотно и ладится.

- Ну а можно ли так, чтоб без узелков вовсе? – спросил настоятель.

- Нет, родименький, никак нельзя. Узелки-то всю вышивку и держат в себе. Убери их, все и рассыплется, и будет гладко, как саван похоронный. Нет, узелки нужны. Только нужно так узелок завязать, чтоб другой не повредить. Вот, коли один узелок другому вредить начинает, тут лукавый свои узелки завязывает. А мы, люди Божьи, и должны эти лукавые узелки развязывать, дабы они не портили картину всю.

- А как распознать, где лукавый узелок, а где нет? – увлекшись, спросил настоятель.

Человек с укором посмотрел на него и горько ответил:

- Так коли мы распознать лукавые узелки не можем, как же им, родимым-то, это сделать. На то мы есть еще здесь на земле, и хранимы Богом. А коли сами запутаемся, так и нас не будет также. Горе стране, когда у нее правитель – отрок. И горе той земле, с которой веденье забрано.

Сказал он то, и отвернулся. Не стал больше ничего настоятелю отвечать. А тот побрел обратно в раздумье…

7.

Никто и внимания не обратил, когда он, войдя, сел в конце зала. Красиво пел хор, горячо говорил проповедник. Голосами навзрыд молились женщины. Все было как всегда. Покуда не встал тот, кто сидел в конце зала и, обратившись к всему собранию, сказал громко: «У меня есть к вам Слово от Бога». Все сразу насторожились. Зал замер в гробовом молчании, в ожидании того, как нужно среагировать. Первым прервал молчание служитель. Резким, отточенным  за много лет голосом крикнул: «У нас так не принято! Мы не знаем вас. Мы не знаем того, что вы нам хотите сказать. Покиньте собрание!» Но голос в конце зала прогремел еще сильнее, так, что весь зал вздрогнул.

- Так я и пришел к вам, чтобы вы ЗНАЛИ Слово Божье! Меня к вам послал Бог!

- Бог? Какой Бог? Мне Он ничего не говорил, - визгливо прозвенел голос настоятеля.

- Господь дает Свое Слово тем, кто может его понести. Вы хотите услышать Слово Божье?

И человек пошел к началу зала. Все по проходу шарахнулись от него в стороны.

Настоятель заволновался. Его пугала такая решимость и настойчивость неизвестно кого, который твердо двигался к нему.

- Это Слово к нашей церкви? Это точно?

-  Да, это слово к вам, - твердо произнес пришелец, который был уже в двух шагах от него. Понимая, что сейчас может произойти что-то непонятное, непредвиденное, а значит ненужное, настоятель судорожно закричал:

- Я еще раз прошу покинуть наше собрание! Мы не хотим слушать Слово Божье!

- Вы не хотите слышать Слово Божье, которое Он хочет сказать вам? – удивленно спросил человек.

- Да, мы не хотим! – громко крикнул настоятель. – Кто еще не хочет слушать Слово Божье, поднимите руки!

Сразу же лес рук вырос огромной стеной в зале.

Человек с грустью в глазах посмотрел на этот лес, потом на лица людей. Они опускали глаза или отворачивали лица от его прямого взгляда. Человек повернулся к залу и сказал.

- Если вы не хотите слышать Слово Божье, то я уйду. Вы сами выбираете для себя, с чем вам оставаться.

В зале послышались недружные выкрики: «Ходят тут всякие! Куда смотрят братья? Гнать надо таковых! Мы не хотим слушать Слово!» Людской гомон стал раскачивать зал. Человек еще раз взглянул на зал и, высоко подняв голову, вышел. После зал еще долго не мог угомониться. Никто не побежал за ним вслед.

- Се, оставляю ваш дом пуст! - послышалось за порогом отдаленным эхом, но эти слова смогли услышать лишь те, кто сидел в конце зала.

 Полный зал ликовал. Они выгнали того, кто хотел сказать им Слово от Бога. Они победили!