Конечно, всем нам приходилось встречаться с забором. И если вы обратили внимания, то только один его суровый вид гипнотически сковывает свободу нашего передвижения, безоговорочно указывая нам наш путь. Его однообразные доски, словно безмолвно предупреждают тебя: “Стой! Дальше для тебя дороги нет.” И ты вынужден отступить назад, если, конечно, он сам не распахнёт пред тобою свои ворота. Так поступают все заборы, ведь в этом их работа.

Высокий длинный забор тоже нёс свою службу. Он огораживал что-то, чего сам не знал. Но свою миссию он нёс исправно. Что-то очень важное скрывалось за ним, но, в то же время, не для многих глаз. Поэтому когда-то и было приказано это важное место огородить хорошим забором. Под понятием “хороший” подразумевалось, чтоб ничто не проникало ни изнутри, ни снаружи сквозь заборные доски.

Забор очень гордился собой. Ведь к нему ещё приставили сторожей в красивой форменной одежде, которые бессменно, круглосуточно охраняли его. Забор был таким толстым и светонепроницаемым, что лучи солнца никак не могли проникнуть сквозь его массивные доски. Со временем под забором вырос колючий чертополох, который тоже угрожающе действовал на прохожих.

Ничто не могло их разжалобить, ни слёзы женщин, которые уговаривали сторожа пропустить их хоть на минутку, ни любопытные попытки проникнуть, в общем, никто и ничто. Да, это был поистине бессердечный забор, впрочем, он и сам не понимал, что такое сердце, и есть ли оно вообще в какой-нибудь из его многочисленных досок.

Чертополох во всём поддерживал своего великого патрона, ибо им всякое там милосердие было совершенно ни к чему. Так и жили два бессердечных существа: деревянный забор и колючий чертополох. Забор ревниво ограждал всё от всего, и, была бы его воля, он оградил бы весь земной шар. Но пока что ещё никто не додумался до такого, да и ограждать было не известно от кого.

Прошли годы. Забор обветшал, но всё равно всегда вытянуто стоял, охраняя что-то неизвестное и важное, чего он не знал. Но как-то это важное стало совершенно неважным. Сначала пропал бессмысленный сторож забора, а потом его ворота вообще широко открылись, пропуская всякого. Забор негодовал на ветреную калитку. Эта маленькая прореха сводила на нет весь добросовестный охранный опыт и труд забора. Толпа мальчишек проникала в его огромные внутренности, и забор сначала с ужасом, а потом уже с безразличием взирал, как их хулиганистые руки то писали краской какие-то надписи, то скребли по нему ножичком, вырезая свои инициалы.

Чертополох как мог, утешал соседа, ведь он так его обожал. Но однажды забор, не выдержав этого разнузданного бесчинства, этой вседозволенности, сперва со скрипом пошатнулся, а потом с треском упал прямо на своего колючего почитателя. Чертополох, видя, как забор собирается упасть на него, только успел что-то крикнуть. Забор раздавил его своей безжалостной массивной стеной. Чертополох так и не смог понять, чем же не угодил ему. И лёжа под глухим светонепроницаемым забором, он жалобно умолял, но ни света, ни воды не проходило через плотно подогнанные доски его кумира. Так и погиб услужливый чертополох, ожидая хоть глоточка сострадания. Но забор просто не знал, что это такое. Он важно лежал на сырой земле.

Однажды он увидел голубое небо. “Надо же, - думал он, - раньше я этого никогда не замечал.” В первый раз он увидел красоту неба и тут вспомнил о своём соседе чертополохе. Но ничего не было от него слышно сквозь глухие тяжёлые доски. “Жалко, конечно, - подумал забор о нём, - что он такой бессердечный. А то тоже полюбовался бы...”.

Но чертополох его уже не услышал, он давно сгнил под тяжестью своего “романтичного” соседа, так и не дождавшись его пробудившегося сердца.